1 февраля, на 9-й день после теракта в аэропорту “Домодедово”, в Москве будут вспоминать жертв этой трагедии. В России за последние 10 лет, по сведениям из открытых источников, произошло более 70 терактов.
Большая часть из них – на территории Северного Кавказа. Жертвами этих преступлений с 2001 года стали более 1300 человек, около 3,5 тысяч получили ранения, однако такого понятия как “жертва теракта” в российском законодательстве до сих пор нет.
О том, что или кто мешает принятию такого закона, в интервью Радио Свобода рассказывает Ирина Халай, председатель общественной организации содействия защите прав пострадавших от теракта в Волгодонске “Волга-Дон”:
– Россия – единственная страна, где нет закона о социальной защите жертв терактов. Бесланские дети, волгодонские дети, дети “Норд-оста” нуждаются в реабилитации. Надо было пролечить детей, а затем еще долгое время наблюдать их и их матерей, которые были беременны во время теракта и родили, будучи травмированы во время взрыва. Но этого не произошло, поэтому родились дети с различными синдромами.
– Каковы ключевые положения вашего законопроекта?
– Социальная реабилитация. Молодые люди, которые закончили училища или институты в 25 лет, получив травмы, уже не смогли работать по специальности – государство должно было их переучить. Речь идет о профессиональной, медицинской и жилищной реабилитации. Людей нужно было переселить из зоны совершения теракта. Машина взорвалась у жилого дома, люди пострадали в своем жилье, а их оставили там же, и они до сих пор будто живут в этом мире, в этом теракте.
– Вы понимаете, почему этот закон не принимается в России?
– Неофициально мне было сказано, что если этот закон будет принят, то компенсации тогда придется выплачивать всей Ингушетии, Дагестану и Чечне.
Но дело в том, что и в Волгодонске официально пострадавшими считаются 20 тысяч человек – это самый большой теракт в России. Сейчас те, кто стал инвалидами в результате теракта, признаны инвалидами “по общему заболеванию”. Таким образом, все, кто пострадал в Беслане, в “Норд-осте”, в Волгодонске, в “Домодедово” – все они признаны инвалидами от несчастного случая в быту.
– С какими проблемами придется столкнуться тем, кто получил ранения или потерял родных в результате трагедии в “Домодедово”? Как вы посоветуете действовать им?
– Объединяться – это единственный выход. Нужно отслеживать, чтобы в медицинских заключениях обязательно было записано, что человек получил травмы в результате совершенного теракта. У нас совсем недавно – только в прошлом или позапрошлом году стали писать “постконтузионный синдром”, до этого же государство всячески старалось дистанцироваться от того, что мы – жертвы теракта.
– Те компенсационные суммы, которые сейчас выплачивают жертвам терактов, на ваш взгляд, адекватны тем суммам, которые должны получать пострадавшие от подобных взрывов?
– Я думаю, что человеческую жизнь невозможно оценить. Что же касается лечения, то здесь все достаточно сложно. Да, выдают разовую компенсационную сумму. Однако у всех, кто пострадал от взрывов, наблюдаются контузия и баротравмы – то есть травмы, полученные от удара взрывной волны. Но пострадавшим у нас не объясняют, как это лечится. У людей происходит постепенное разрушение организма, и практически все деньги уходят на лечение.
– Ваш трагический опыт показывает, что спустя некоторое время после теракта о жертвах начинают забывать, или, напротив, обвиняют чуть ли ни в подрывной деятельности, как вас, например.
– Да. Это было после 2007 года. Мы тогда съездили по приглашению ОБСЕ на первую встречу жертв терактов в Вену, выступили там, рассказали о своей проблеме и том, что она практически никак не решается в России. В итоге заместитель министра иностранных дел сказал, что нас специально отобрали и пригласили на эту встречу с тем, чтобы опорочить Россию.