Первая школа. Первое сентября

Еще в 2004 году я спросила Анетту, потерявшую в спортзале 9-летнюю дочь Алану, какое время она хотела бы вернуть. Перед ней стоял выбор, который, дай бог, минует вас: оставить девочку и спасти младенца Милану (было разрешено с грудничками выйти) или остаться всем троим без всяких гарантий на спасение. Анетта вышла из спортзала с младенцем.

Так вот, Анетта сказала: «Хотела бы вернуться в спортзал. Мы все еще были живы».

31 августа, 10 утра

Новая школа. Суровый пропускной режим. Я прохожу как учительница, что соответствует действительности. Охранник Юра радуется, что приехала «учительница из Сибири».

В учительской — все мои знакомые и друзья. Это они щедро отдавали мне свои урочные часы. Класс, в котором я работала, был шестым, сегодня он — одиннадцатый. Некоторых уже нет — кто в соседней, новой, 8-й школе, кто-то учится за границей.

Входят четверо девочек: Алина, Вика, Инна, Лайма. Спрашивают: что нужно сделать для первого дня занятий?

Слово «первая» надолго скомпрометировано в Беслане. Занятия начнутся 5 сентября. Девочки счастливы и веселы. «Они все заложницы, — говорит завуч школы Елена Касумова. — Тогда они были третьеклассницы».

И только сейчас я замечаю то, что есть у всех заложников: быстрая смена эмоциональной шкалы. Секунда — и от веселости нет следа.

Учителя и ученики продолжают считать, что их школа называется первой. «За что мы в первой школе подыхали, мучались, чтобы память о школе исчезла?» — эти слова Касумовой может повторить каждый учитель. Нет, они никогда не будут ни школой № 9, ни школой № 10. В обиходе ее называют — «новая первая по Коминтерну». А вот что пишется в аттестатах: «Среднее общеобразовательное учреждение города Беслана». «Все! Приплыли! — горячатся учителя. — Что за стыдливое такое «учреждение»? Оно для бомжей?»

На тетрадях, дневниках ученики упорно пишут: «Первая школа».

«Первая» не хочет и не будет умирать, несмотря ни на какие потери.

Это упорство держаться имени возникло не сегодня. Оно уже было тогда, в октябре 2004 года, когда начались первые уроки. Учителям предоставили место в просторной учительской школы № 6, но они ютились в маленькой комнатенке для завуча. Они хотели остаться «первой». И никогда не будут просто «общеобразовательным учреждением».

На потолке учительской — трещины. Они во многих местах. Уже в первую зиму не выдержали трубы, и школа потекла с третьего этажа по первый включительно. Прибывали комиссии, что-то определяли, но трещины, вероятно, необходимый атрибут российской школы, не важно, кто строит школы — местные ли строители или концерн «Монарх».

Поначалу государство размахнулось со ставками. На сегодняшний день в школе № 1 сокращена 21 ставка.

31 августа. 11.45

В спортзале старой первой школы, который ничуть не изменился за эти пять лет, ждут прибытия бойцов «Альфы» и «Вымпела». На стене — портреты погибших бойцов и надписи :«Спасибо. Скорбим».

При входе в спортзал вас предупреждают: «Отключите мобильные телефоны». Не помню случая, чтобы кто-то говорил по мобильному.

Две вертикальные пластины с вечно движущейся водой говорят о главном — о жажде тех, кто 52 часа подвергался немыслимой жестокости. Не давали воды! Ни старикам, ни детям.

И вот они — бойцы «Альфы» и «Вымпела» — идут… Медленно, с венками, с гвоздиками. Среди бойцов — матери погибших альфовцев и вымпеловцев, их сестры и дети. Абсолютное отсутствие звука. По одному подходят к вазам. Ставят цветы. Пристально вглядываются в лица погибших на фотографиях. Снимать в фас не разрешено. «Вы учительница?» — спрашивает командир. «Да», — говорю я.

Немолодая женщина плачет. Похоже, она плачет уже давно, пытаясь сделать снимок. «Как вас зовут?» — спрашиваю. «Лида», — отвечает. Она мать альфовца Кузнецова.

У портрета Вячеслава Малярова — трое: мать Анна Петровна, сестра Вячеслава и ее дочка —  Сидорова Катя. Она в военной форме, будет пограничником. Пограничником станет и дочь Вячеслава — Кристина Малярова.

Я не знаю, как определяют действия «Альфы» и «Вымпела» специалисты, как они объясняют такие большие потери, но вот что думают о бойцах жители Беслана. «Между инструкцией, определяющей минимальные потери, и личным выбором бойцы предпочли действовать так, чтобы погибнуть самим, но спасти детей. В тех условиях, которые были им навязаны, они все-таки выбрали спасение других», — об этом открыто говорят в Беслане.

Эрика Разумовская — жена командира «Вымпела» Дмитрия Разумовского. Ждет возвращения в Москву. Потому что священник, закрывший глаза Дмитрию, хочет рассказать Эрике о последних минутах жизни ее мужа. «Он был атеистом, но в последние полгода я стала замечать какие-то изменения в его настроениях. Мне важно знать, в каком душевном состоянии он ушел».

Великие и скорбные минуты. Других слов не найдешь. «Спасибо вам!» — это не просто надписи на почерневших стенах, это внутренний отклик каждого, кто прикоснулся к бесланской трагедии и изумился силе самопожертвования в наш циничный и расчетливый век. Ничего-то мы не знаем ни о человеке, ни о его возможностях. Беслан говорит еще и об этом.

1 сентября

День назывался 1 сентября,
Детишки шли, поскольку осень,
В школу …
Иосиф Бродский

Так было. Так будет. Но не в Беслане.

Утро. 8 часов 30 минут. К школе, которая называлась первой, идут взрослые люди, старики и дети. Детей немного. Мужчин много — все пять лет они чувствуют свою вину и ответственность. Идут тихо. В центре спортзала — ковер из гвоздик.

Огромный деревянный крест и свечи. Много свечей. На уцелевших стенах — портреты ушедших. Вот около них и происходит главное событие рокового первого числа. Отцы, матери, потерявшие детей и внуков, тянут руки к портретам.

Гладят фотографии, на которых их дети все еще живые. Тихая скорбная музыка временами прерывается таким страшным плачем, от которого мороз по коже. Мужчины тоже плачут и не утирают слез платком. Не знаю, что видят фотографы в объектив — они тоже плачут.

У портретов семьи Дзампаевых в голос рыдает женщина. Ее зовут Зоя. Погибла вся ее семья — дочь Светлана, ее муж, внучка Агунда и внук Аспар. Зоя причитает: «В этом году Аспар пошел бы в школу. Ты понимаешь, он ведь в школу уже никогда не пойдет»…

Я хочу рассказать Зое, что мне известно. Мне рассказывали, как однажды Светлана улучила минуту и прошла мимо мужчин, сидевших на низкой скамеечке.

Лицом к стене, руки за голову. Муж почувствовал приближение жены. Обернулся. Они встретились взглядами. «После этого они сразу его убили, — перебивает меня Зоя. — Все человеческое выводило их из себя».

Зоя почти не выходит из дома. Ей стыдно, что она жива. Да и жизнь ли это? «Знаешь, кому я завидую?» — вдруг спрашивает она.

Знаю. Это скажет любой житель Беслана. Это когда мать похоронена со своими детьми.

В тот час и минуту, когда случился захват, началась панихида. Запахло ладаном. Во время панихиды появились какие-то официальные лица. Они прошли с гвоздиками. Охраны не было. Достаточно быстро они удалились.

Как всегда, поразили осетинские мальчики. Герману Плиеву 14 лет. Он так истово и серьезно молился, что я спросила, не был ли он в заложниках. Нет, не был.

Бесланские мальчики взрослеют на этой скорби. Не понять, о чем они думают. О чем молятся.

Плачет Борис Ильин из Узбекистана. В 2004 году он привез к брату свою мать — она осетинка. 13 августа сюда, в Беслан, напросилась в гости дочь Бориса. Она приехала вместе с сыном, которому было всего-навсего два года. Дочь и внук Бориса погибли.

В течение всех пяти лет он хочет одного — предать погибших родной земле. Для России погибшие — не ее граждане, хотя Россия их не уберегла. Никто они и для Узбекистана — погибли в другой стране.

Из Волгодонска приехала Ирина Халай. 16 сентября исполнится 10 лет волгодонскому теракту. Администрация Волгодонска наметила конференцию, посвященную этому событию.

«Знаешь ли ты, отчего столько лет стоит вой матерей Беслана?» — спрашивает моя подруга Мая.

Знаю. Они хотят знать правду. Иногда где-то в толпе услышишь: «Неужели бесланское дело закрыто?»

Все пять лет Беслан ждет правду и борется за нее.

А люди идут и идут… Улицы полны милиционерами. Бесланцы горестно замечают: «Где вы тогда были?» Милиция предупредительна. Но в спортзал журналистов пропускают только по спискам. Я прохожу как жительница Беслана.

«Вот скажи мне, почему такая большая страна не могла спасти детей?» — спрашивает меня старый человек и все смотрит и смотрит на свою племянницу Ингу, рожденную в 1990 году. Смотрит на фотографию и плачет.

Вопросы, которые задают жители Беслана, обладают одним свойством — с годами из них уходит вопросительность. Она заменяется убеждением, которое есть результат собственной внутренней работы.

Рожденное в мучительном одиночестве, это убеждение обретает силу нравственного закона. Этим и отличается Беслан в пятую годовщину трагедии.

Беслан, 1 сентября