“Мы не узнаем, почему они не взорвали зал”

svoboda.org

23 октября – 12 лет со дня захвата заложников на мюзикле “Норд-Ост” в Москве

Сегодня – 12-я годовщина захвата заложников в театральном центре на Дубровке в Москве. 23 октября 2002 года во время мюзикла “Норд-Ост” террористы проникли в здание центра и на протяжении трех дней удерживали более 900 заложников. Ранним утром 26 октября власти организовали штурм с применением газа, состав которого засекречен. Все террористы были уничтожены, а спасательная операция обернулась гибелью 130 заложников.

В декабре 2011 года Европейский суд по правам человека, рассмотрев коллективную жалобу пострадавших в результате теракта на Дубровке, признал, что российские власти нарушили право заявителей на жизнь. Помимо назначения денежных компенсаций, Страсбург обязал Россию объективно расследовать обстоятельства проведения операции по освобождению заложников, во время которой погибли люди. Однако Следственный комитет России отказался возбуждать уголовное дело против должностных лиц, отвечавших за проведение спецоперации.

Continue reading ““Мы не узнаем, почему они не взорвали зал””

Теракт в Волгодонске глазами журналиста 15 лет спустя

Теракт в Волгодонске глазами журналиста 15 лет спустя

 bloknot-volgodonsk.ru

Говорят, среди профессионалов нет больших циников, чем врачи и журналисты. Возможно. Даже скорее всего. Но именно этот здоровый цинизм в момент всеобщей трагедии помогает на время «отключить сердце и душу», оказаться среди первых там, где случилась беда, и работать. Спасать пострадавших. И говорить правду.

16 сентября 1999 года на месте взрыва мои коллеги-тележурналисты были в первую же секунду. В 35 доме по Октябрьскому шоссе жила Валерия Жаркова, в соседнем 37 – Ольга Князева. И первой, кого я увидела, прибежав к разрушенному дому минут через семь после взрыва, была Лерка. В ночной сорочке и накинутом на плечи пиджаке нашего оператора Александра Потапова, она бродила по руинам и искала отца. А Саша снимал. С распахнутыми от ужаса глазами, практически не глядя в объектив камеры – снимал. Он жил совсем рядом с местом взрыва на углу квартала В-17, и его кадры, зафиксировавшие первые минуты после теракта, облетели весь мир. Continue reading “Теракт в Волгодонске глазами журналиста 15 лет спустя”

Память жертв теракта 16 сентября 1999 года в 15 раз почтили траурным митингом

volgodonsk-media.ru

Вот уже на протяжении полутора десятилетий сегодняшний день волгодонцы вспоминают, как один из самых страшных в истории города. Ровно 15 лет назад в сентябре 1999-го на Октябрьском шоссе прогремел взрыв, разделивший жизнь горожан на «до» и «после». Страх, который тогда охватил население небольшого города, не только объединял, но и заставлял с настороженностью смотреть друг на друга. В домах и подъездах назначали дежурных. Люди боялись повторения трагедии и не могли спать. Но, если для одних время как-то сгладило пережитое, то другие навсегда остались с душевными ранами, которые уже никогда не затянутся. Сегодня на месте трагедии ровно без трёх шесть эти люди собрались в 15 раз.

15 лет назад произошла страшная трагедия, потрясшая всю страну. 15 лет назад Волгодонск погрузился в панику и страх. Прошло уже полтора десятилетия, но эту цифру не назовёшь ни круглой датой, ни годовщиной. Ведь и год, и пять лет назад пострадавшие в теракте, потерявшие родных переживали такую же страшную боль. 15 лет назад это место, ровно в 5 часов 57 минут, разрывалось от человеческих криков ужаса и страдания. Сегодня здесь царит абсолютное безмолвие. Continue reading “Память жертв теракта 16 сентября 1999 года в 15 раз почтили траурным митингом”

«Здания отремонтировали, а людей — нет»

Sorry, this entry is only available in Russian. For the sake of viewer convenience, the content is shown below in the alternative language. You may click the link to switch the active language.

Дом, в котором в 1999 году произошел взрыв

Очевидцы теракта 1999 года в Волгодонске — о том, как изменился город спустя 15 лет после трагедии

В первой половине сентября 1999 года по стране прошла серия терактов: 4 сентября — у пятиэтажного дома в дагестанском Буйнакске, 8-го взрыв прогремел в Москве на улице Гурьянова, 13-го — на Каширском шоссе. Ранним утром 16 сентября в спальном районе Волгодонска взорвался ГАЗ-53. Накануне террористы купили машину у местного жителя якобы для перевозки на рынок картофеля. Документы купли-продажи договорились оформить утром, а ночь его попросили подежурить в машине. Автомобиль припарковали прямо напротив одного из подъездов. После пяти утра мужчине стало холодно в салоне, и он вернулся в квартиру. В 5:57 «картошка» мощностью в две тонны тротилового эквивалента взорвалась.

По степени разрушений этот теракт остается самым масштабным в стране. Взрывная волна полностью разрушила фасадную часть двух подъездов и перекрытия, вынесла стекла и рамы, скрутила двери. Всего в двух городских кварталах было повреждено 37 домов. Погибло 19 человек, более 15 тысяч — около 10% волгодонского населения — официально признаны пострадавшими в разной степени.

Жертва

Спать в ту ночь Надежда Горбанева легла поздно: подружка засиделась, потом и соседи в гости заглянули. Было уже почти четыре, когда все разошлись. Надежда задремала, но очень скоро очнулась от того, что ее ударом подняло с кровати. В комнате уже не было стекол, а поднявший ее с кровати удар устроил хаос во всей квартире. Она накинула халат и выбежала на улицу. Дальше все поплыло как в тумане.

– Говорят, холодно было, а я ничего не чувствовала. Я была в сознании, но ничего не видела. Помню только детское платье, колышущееся на высоком дереве. Все остальное — шум: сирены спасательных машин, людские крики и стоны, какой-то общий гул. Столько людей вокруг, и никто ничего не понимает.

По данным следствия, серия терактов была организована незаконным вооруженным формированием Исламского института «Кавказ». Из приговора Мосгорсуда следует, что действия террористов были направлены на «массовую гибель людей с целью нарушения общественной безопасности, устрашения населения и оказания воздействия на принятие решений органами власти по ликвидации последствий нападения боевиков на Дагестан».

– Сейчас сложно представить наш страх, сложно и попытаться описать его, — тихо и быстро говорит Надежда. — Нам запретили вселяться в дома сразу: боялись, что где-нибудь еще есть взрывчатка. Пока работали правоохранительные органы и спасатели, мы сами организовали народные дежурства. График составили и начали буквально патрулировать территорию вокруг. Как только увидим КамАЗ — сразу звоним в милицию. Видимо, это было так часто, что они уже сердились на нас.

 

Несколько месяцев, несмотря на усиленный контроль правоохранительных органов, весь город патрулировали жители. Потом начались холода. Дежурства закончились, тревога осталась.

– Совсем забыть об этой трагедии невозможно. Можно только немного отойти. Да, через несколько лет после теракта отголоски его стали утихать, — говорит Надежда.

Она переводит дыхание и тихо добавляет:

— Но когда услышишь о Беслане, Норд-Осте или о какой-либо еще трагедии…

Врач

Константин Галкин — автор диссертации «Психические расстройства у лиц, перенесших теракт в Волгодонске», главврач психоневрологического диспансера Волгодонска. Во время теракта оказывал психологическую помощь пострадавшим и все 15 лет ведет наблюдение за состоянием потерпевших.

– Жертвы одного теракта так же болезненно перенимают на себя информацию о других, новых терактах, — рассказывает Галкин. — Взрыв в подземном переходе на Пушкинской площади в Москве — и у нас снова толпа пациентов, которых мы лечили после волгодонского теракта и которые до этого вроде немного оправились. Такая реакция, когда у пациента вновь болезненно всплывают воспоминания, особенно было заметна в первые пять лет после теракта.

– А потом? Можно ли говорить о том, что люди способны привыкнуть к информации о терактах и уже не воспринимать ее?

– Нет, это никогда не может быть нормой. К таким вещам невозможно привыкнуть, как часто бы они не повторялись. Знаете, даже к войне можно привыкнуть, особенно, если она как-то обосновывается и разъясняется. На войне взрывы происходят изо дня в день, и люди действительно привыкают к этому. Но когда чья-то мирная жизнь внезапно обрывается по вине других людей, люди страдают от этого больше, чем от чего-либо другого. Даже когда случаются землетрясения или наводнения, люди, конечно, страдают, но не переживают это так тяжело. Стихийные бедствия ведь идут от неравных нам сил. А теракты устраивают люди.

Галкин сам был жителем одного из пострадавших кварталов. Поэтому и работать на месте сразу после теракта было проще: многие его знали. Вспоминая тот день, говорит, что люди как зомби ходили вокруг воронки от взрыва: молча и ничего не понимая.

– Всего за помощью обратилось больше четырех тысяч человек.  Это, конечно, далеко не все пострадавшие. Но, понимаете, чтобы получить помощь, нужно захотеть ее получить. Я не могу сказать, что та часть людей, которая не обратилась за помощью, в ней не нуждается. 1-2% от пострадавших — это люди, которых теракт изменил навсегда. Есть такое понятие — изменение личности после переживания катастрофы. Это отчуждение, неверие ни во что. Для таких людей жизнь закончилась вместе с терактом, они не ждут от нее ничего хорошего. Если же их спросить, обращались ли они за помощью, они ответят: «Зачем? Нам все равно ничем не помогут».

– В СМИ была информация о феномене «эпидемии самоубийств» после теракта. Это правда?

– Откуда вы это взяли? — удивляется Галкин. — Нет, это неправда. Да, самоубийства были, но не больше, чем их было в других районах города до теракта. И речь идет о единичных случаях, а не об эпидемии.

– Как именно отразился теракт на состоянии здоровья жителей Волгодонска?

– Увеличилось количество психосоматиков. После стресса у людей могут появляться сердечнососудистые болезни и болезни эндокринной системы, могут развиваться и онкозаболевания. Мы наблюдали определенный рост числа этих заболеваний у пострадавших. Что касается психических расстройств, то одним из его признаков стала массово появившаяся повышенная тревожность. Именно поэтому люди устраивали дежурства у домов. Именно поэтому слухи о готовящихся новых терактах молнией распускались по городу.

– Вы общались с коллегами, которые изучают другие теракты. Есть ли что-либо, что объединяет всех жертв теракта? Вне зависимости от того, где он произошел.

– На все теракты мира реакция у людей примерно одинакова. Я изучал американские теракты 1995 года в Оклахома-Сити и теракт 11 сентября, общался с руководителями их психиатрических служб. Общее и самое характерное — это то, что пострадавшие от теракта люди первым делом ищут виновных в государстве. Это разновидность стокгольмского синдрома. Люди винят не столько террористов, организовавших этот теракт, сколько государство, которое не смогло их защитить. Это свойственно всем, вне зависимости от национальности.

Государство может эту вину искупить?

– В том же Оклахома-Сити были, конечно, свои ошибки, но они немедленно организовали финансовые выплаты всем пострадавшим, причем очень большие. У нас выплаты были тоже, но частями, не сразу и вообще массу документов нужно было представить для этого. Организация была забюрократизирована еще больше, чем сейчас. Конечно, люди были недовольны этим. Это говорит о том, что государство не уделяет им должного внимания.  И это в такую-то минуту — в минуту колоссальной ошибки этого же государства, которое призвано защищать людей, но не делает этого.

Милиционер

На вопрос, как на местном уровне можно было бы предотвратить этот теракт, Виктор Гончаров, майор в отставке, отвечает:

– Наши люди все видят, но хрен что скажут.

В 1999 году Гончаров работал в уголовном розыске и жил в этом же квартале во время теракта. Рассказывает, что хоть и проснулся за пару минут до взрыва, его не слышал. Не слышали его и соседи, у которых он потом спрашивал, что произошло. И это при том, что взрыв был такой мощности, что слышно его было на весь город. Позже медики объяснили: уши сработали на перекрытие, и организм как бы заблокировал слух. Если бы этого не произошло, люди бы оглохли.

– Первые несколько дней меня не трогали, а потом уже надо было выходить на работу, жуликов ловить.

– Вы наблюдали, как велось следствие после теракта?

– Повезло, что владелец машины, который продал ее террористам, жив остался. Боялся, конечно, но его разговорили, и от него пошла пляска: составили фотороботов, перекрыли все районы. Без его показаний было бы намного сложнее. Конечно, начались разборки внутри структуры. Поразгоняли всех, кого могли. У нас же всегда шашкой машут в первые дни.

– Почему для теракта был выбран именно этот район?

– Он густонаселен, многоэтажки близко расположены друг к другу. У них же какой был расчет: чем больше здание, тем больше жертв. Но они не предполагали, что эти дома сейсмоустойчивы. Их строили на специальном свайном основании. Там, где другие дома сложились бы как карточные домики, эти только лишь немного покачались.

Виктор Владимирович — еще и бывший строитель. Он рассказывает, как устроены фундаменты разных домов. Я, выслушав, возвращаю разговор к началу:

– И все-таки, как можно было предотвратить этот теракт на местном уровне? Как их вообще можно предотвратить? Вы говорите, что люди все видят. Но разве они могли видеть, как готовился этот теракт?

– Террористы же не просто приехали и сразу поставили машину. Они были здесь несколько дней, контактировали с людьми, где-то жили. Участковый, конечно, получается, тоже не отработал свой участок. Но поймите, он и не справится сам без помощи людей. Люди должны быть бдительны.

– Разве то, что вы называете бдительностью у людей, не является у полиции комплексом мер?

– Да, для обычного человека бдительность — это, к сожалению, пустые слова. Для правоохранительных органов — это постоянная проверка паспортного режима. Нужно постоянно быть в курсе: кто, куда и откуда приехал, насколько. Без постоянного контакта с местными жителями этого невозможно узнать.

Виктор Владимирович устало вздыхает:

– Очень сложно работать с этим пофигизмом: есть милиция, полиция или еще там кто-то — им деньги за это платят, вот и пусть работают, защищают нас и охраняют. А у нас свои дела. Работа, дом — все, дальше никто ничего не видит. «А оно мне надо?» — говорят. Если бы люди знали, что это «оно мне надо» их квартиру в клочки разнесет, то понадобилось бы. Я не говорю сейчас только о теракте 1999 года. Я говорю об обеспечении безопасности вообще. Мы  же граждане все, но почему тогда гражданский долг не выполняем? Участковый не может сутками находиться в каждой квартире. А вы же живете здесь и все видите. Так сообщите хоть о чем-то! У нас этих преступлений — как по минному полю ходишь. Один черт будет хоть с милицией, хоть с полицией, если люди не будут им помогать.

Правозащитник

– Наши бабушки тут недавно исследование устроили. Мониторинг работы участковых и отношения людей к ним. 900 человек опросили: как им там работается, с какими проблемами сталкиваются, от чего все это идет. Столько проблем выявили! Теперь итоги обсуждать  будем на заседании с МВД.

Ирину Халай знает весь пострадавший Волгодонск и не только. Она — главный правозащитник пострадавших от теракта. В 2006 году создала общественную организацию «Волга-Дон» и теперь не прекращает бороться на разных уровнях. Бабушки — это «Школа золотого возраста» при этой организации. Всего здесь состоят 700 взрослых и 230 пострадавших от теракта детей.

– Здания отремонтировали, а людей — нет. У меня черепно-мозговая травма после теракта была и контузия, а мне написали «легкое увечье». Всем кварталом поначалу собирали подписи и постоянно забрасывали письмами всех: от Ростова до Москвы. Мы думали, что кому-то нужны в этой стране. После этих писем мне и вовсе сняли вторую инвалидность и дали третью группу. Говорят, мол, вы же можете письма президенту писать, какой же вы инвалид?

Главное, чего добивается Ирина — принятие закона о социальной защите жертв теракта. Она и написала его уже сама.

– До 2006 года был закон о борьбе с терроризмом. Там 17 и 18 статья были посвящены социальной реабилитации: разъясняли, с чего она складывается, да и все. Все наши потери, согласно этим статьям, должны были выплачиваться за счет госсредств. Но в 2006 году этот закон быстренько переделали, потому что слишком много терактов. Приняли закон о противодействии терроризму, где написано, что ущерб должны возмещать террористы. Также прописано, что такое «социальная реабилитация», но денег под нее нет.

Написанный законопроект Ирина опять разослала всем ветвям власти. Пришел ответ: дайте технико-экономическое обоснование.

– Сказать, откуда это все будет финансироваться? А откуда финансируются законы о запрете мата, о борьбе с ЛГБТ? Мы пишем снова и судимся со всеми, с кем можно и нельзя. А потом Госдума присылает нам отзыв, что, согласно статье 104 Конституции РФ, принимать законы — это право, а не обязанность. Пишем опять: «Уважаемый председатель Госдумы, просим вас воспользоваться своим правом…».

На самом деле, в Думе просто никто не заинтересован тем, чтобы пролоббировать этот закон. Понятно, почему. Один депутат мне сказал: «Понимаешь, если мы примем его, то придется возмещать ущерб всем жертвам Ингушетии, Дагестана, Чечни. Сколько это человек?».

Не дожидаясь помощи в России, Ирина начала ездить на различные конференции по правам жертв теракта в Европу.

– У нас единственная страна в мире, где нет такого закона. Очень большие средства выплатили пострадавшим от теракта в Америке, в Испании сам принц защищал жертв теракта и организовывал международные конгрессы. Нет такого закона в Лондоне, но там очень сильные социальные программы. Мы же разбираем все сами, кто как. На уровне Москвы принято городское постановление о реабилитации жертв теракта, в Беслане заключили соглашение с Минздравом, в Волгограде принят областной закон. Все это — не выход, потому что поменяется состав заксобрания и скажут: «Извините, денег нет».

Ирина говорит, что Европе проще работать потому, что у них есть ассоциации жертв теракта.

– У нас их создать не получается. Во-первых, каждый считает свой теракт самым тяжелым. А во-вторых, возникают организационные моменты. Я легко могу создать все это у себя здесь, в Волгодонске. Но и беслановцы, и норд-остовцы говорят: «Кто туда к тебе поедет?». Ни поездов, ни самолетов — одна маршрутка от Ростова трясется, и все. К тому же, у нас разные требования. Норд-остовцы и беслановцы просят только провести расследование, а не принять закон.

– Чем для вас полезно участие в таких международных конгрессах?

– После них со мной совершенно по-другому начинают разговаривать. Одно дело, когда я кричу из Волгодонска, а другое — когда выхожу на трибуну ОБСЕ и зачитываю свой доклад, который после растиражируют все мировые СМИ.

Как-то на одном из таких конгрессов вместе с Ириной, представителями от Беслана и Норд-Оста, были и официальные лица от страны. В начале дали слово заместителю прокурора и заместителю министра иностранных дел. Они встают и начинают рассказывать, как все в стране хорошо, нет никаких проблем. Правозащитники были в шоке.

– Видели бы вы наши квадратные глаза. У нас руки не опускались все то время, пока они читали свои доклады. Мы все высказали, когда нам дали ответное слово. А потом, вернувшись в Россию, узнаю, что про меня уже статью написали в Волгодонске: мол, мой доклад был заказан ОБСЕ, им же и проплачен, что я, конечно, американский шпион.

Ирина делает небольшую паузу.

– Про нас же никто не знает. В некоторых федеральных СМИ до сих пор ходит информация, что у нас 310 пострадавших. В то время как их больше 15 тысяч! 19 погибших — это, по сравнению с другими терактами, не так много. Разбирайтесь сами, говорят. Когда что-то происходит в Москве, им сразу же помогают юристы, журналисты. Кто у нас здесь есть, кому это надо? Самый забытый теракт.

 

 

 

 

 

«Нас взорвали!» Со дня теракта в Волгодонске 16 сентября прошло 15 лет

Sorry, this entry is only available in Russian. For the sake of viewer convenience, the content is shown below in the alternative language. You may click the link to switch the active language.

rostov.aif.ru

Валентина Варцаба

Редактор сайта «АиФ-Ростов» вспоминает своё утро 16 сентября 1999 года в Волгодонске.

Из личного архива
16 сентября 1999 года, в 5 часов 57 минут, в Волгодонске взлетел на воздух автомобиль, начинённый взрывчаткой, по мощности равной примерно двум тоннам тротила.По степени разрушений теракт во дворе дома по Октябрьскому шоссе, 35 и по сей день считается самым крупномасштабным в России: повреждено 39 домов, здание отделения милиции, две школы, детский сад, библиотека – всего 15 объектов соцкультбыта. Свыше 16 тысяч жителей (включая более 1000 детей), а это 8% населения города, официально признаны пострадавшими.

Сотни людей в одночасье остались без крова, имущества, здоровья, 19 волгодонцев погибли, 73 человека стали инвалидами. В наиболее пострадавшем доме полностью демонтированы два подъезда – непригодные для жилья.

Воронка от взрыва. Фото: Из личного архива

Нас взорвали!

Как всегда, около 6-ти часов в своей кроватке под окном заплакала младшая дочка. Ей было уже почти полтора года, но по утрам она просила бутылочку. Борясь со сном, я пошла на кухню, согреть кашку. Только повернула кран газовой плиты, как раздался взрыв.

По ощущениям, это был оглушительный хлопок. Резко захлопнулась форточка на кухне, «дрожь» пробежала по стенам дома. «Газ взорвался», – только и успела подумать. Потом какое-то время была, наверное, в оцепенении. Потому что, когда пришла в себя и выглянула из окна 6-го этажа, возле подъезда уже толпились возбуждённые соседи, одетые в халаты и спортивные костюмы. Некоторые были с сумками в руках. Что-то говорили о взрыве.

Я бросилась к телефону. Наверное, только с десятого раза трясущимися руками набрав номер, дозвонилась в пожарную службу (и то не в городскую, а завода Атоммаш). «Нас взорвали! Индустриальная, 14 – взорвали!», – кричала в трубку. И услышала, как диспетчер спокойно ответила: «Секундочку, ещё звонок на линии». И потом из трубки донёсся мужской голос друго звонившего: «Мира, 18. Нас взорвали!». «Не может быть!», – промелькнуло в голове. – «Где мы (возле радиозавода) и где Мира, 18 – на другом краю микрорайона».

В чувство меня привёл окрик мужа: «Все уже знают, что тебя взорвали! Неси топор!» Оказывается, взрывной волной дверь спальни вывернуло наружу, муж с ребёнком не могут выйти из комнаты.

Десять тысяч справок

…Развороченные окна обеих спален и лоджий (со стороны взорванного дома). Стекло на моей кровати (там, где я должна была спать, если бы не ушла на кухню). Полуметровый осколок стекла с рваными краями рядом с подушкой ребёнка. 5-килограммовый цветочный горшок, подъехавший к краю комода и нависший над изголовьем детской кроватки. Вспотевшие от крика кудряшки дочки, усыпанные мельчайшим стеклянным песком, прилипшим к коже. Посечённые осколками шторы, мебель, стены домов.

Таких справок в Волгодонске выдано больше 10 тысяч. Фото: Из личного архива / Валентина Варцаба

Столб дыма над домами квартала В-У, море машин и людей, собирающихся к месту трагедии. Видавший виды муж – офицер запаса, почему-то настаивающий на том, чтобы старшая дочка-пятиклассница собиралась в школу: мол, без паники. Мои слёзы, страх и нежелание уезжать к родителям в пригородный посёлок. И 80-летний свёкр-фронтовик, среди криков и паники вдруг молча вышедший из своей комнаты, уже одетый в костюм с ветеранскими планками.

…К вечеру 16 сентября заболела малышка: высокая температура, кашель – бронхит. У свёкра подскочило давление до 240, но врач к нему пришёл только на третьи сутки (медики валились с ног – столько было обращений и нуждающихся в помощи). До зимы по очереди переболели все мои домашние. Но мы считали себя счастливчиками: от взрыва на нас – ни царапины. А порезанные в горячке битыми стёклами пятки – не в счёт.

Таким это страшное утро вспоминаю всякий раз, когда среди документов вижу выданные городской комиссии по чрезвычайным ситуациям справки №№ 10244 – 10248. В них сказано, что моя семья действительно пострадала в результате террористического акта. Вдумайтесь в порядок цифр: по судьбам более 10-ти тысяч человек прошла взрывная волна преступления. Террористы Юсуф Крымшамхалов и Адам Деккушев получили пожизненный срок, но это наказание никогда не компенсирует того, что потеряли люди в одночасье, не вернёт здоровье раненых и не воскресит погибших.

Город помнит

Ещё несколько лет поле того сентябрьского утра меня преследовало чувство опасности. Через полгода после взрыва моя семья переехала в другую часть Волгодонска, но я со страхом наблюдала под окнами дома появление каждой незнакомой машины и звонила в отдел ФСБ с просьбой её проверить. Со временем это прошло, но ужас пережитых минут забыть трудно.

Памятник жертвам теракта В Волгодонске. Фото: Администрация Волгодонска

16 сентября 1999-го сплотило волгодонцев. Мы тогда объединились, чтобы нести дежурства возле наших домов, перекрыли въезды во дворы, по ночам жгли костры, ожидая нового теракта.

Сегодня волгодонцы мудрее и опытнее на целую трагедию. Сегодня их сила – в их памяти.

Каждое 16 сентября в 5 часов 57 минут на месте взорванного дома по адресу: Октябрьское шоссе, 35 волгодонцы отмечают скорбную дату.

На месте трагедии, у памятника жертвам теракта, собираются родные и близкие погибших, жители микрорайона, представители власти, предприятий и организаций, ветераны и молодёжь, священнослужители. Первыми к месту трагедии приходят спасатели…

Врач Константин Галкин: «После теракта человек должен хотеть жить»

Sorry, this entry is only available in Russian. For the sake of viewer convenience, the content is shown below in the alternative language. You may click the link to switch the active language.

rostov.aif.ru

Валентина Варцаба

«АиФ-Ростов» выяснил у врача-психотерапевта Константина Галкина, как на здоровье волгодонцев отразился теракт 16 сентября

Вспомним печальную статистику. В результате взрыва 16 сентября 1999 года автомобиля, гружённого тротилом, в Волгодонске пострадавшими в разной степени считаются более 15 тысяч человек: 19 погибли, 73 стали инвалидами. Остальных не задело, хотя в одночасье сотни волгодонцев остались без крова и имущества.

Ещё как «задело»!

Специалисты считают: это только кажется, что «не задело». Все волгодонцы в результате теракта так или иначе получили: удар взрывной волной, контузию, баротравму, сильнейшую психотравму, тяжелейший стресс. А оказавшиеся непосредственно в эпицентре взрыва – также множественные травмы, порезы, ушибы, что потом стало сказываться на психическом и физическом состоянии (головные боли, ухудшение памяти, зрения и слуха, раздражительность, агрессивность, посттравматические расстройства)

В течение первого полугодия после злополучного 16 сентября за помощью только к психотерапевтам обратились 2109 человек. Через год 630 жертв теракта ещё продолжали лечить психические расстройства. Через пять лет пациентами психоневрологического диспансера оставались 20 горожан – свидетелей взрыва. Через 10 на диспансерном учёте всё ещё были 19 человек, на консультативном – 54. 14-ти пострадавшим от теракта установлена вторая группа инвалидности, одному – первая. Кроме того, большое количество пострадавших время от времени продолжали обращаться в психоневрологический диспансер за консультацией. Был и какой-то процент волгодонцев, выпавших из поля зрения психоневрологов. Они решали свои проблемы самостоятельно. В итоге на фоне психических расстройств развились инфаркты, язвы желудка, аллергические или эндокринные заболевания.

Константин Галкин Фото: Из личного архива

Жестокий эксперимент

Кандидат медицинских наук, врач-психиатр высшей категории, начальник психоневрологического диспансера Волгодонска Константин Галкин более 10 лет вёл наблюдение за состоянием здоровья и лечение пациентов, в судьбе которых был теракт 16 сентября 1999 года. Помощь пострадавшим удавалось оказывать во многом благодаря Александру Бухановскому – известному российскому психиатру, доктору медицинских наук, профессору кафедры психиатрии и наркологии Ростовского государственного медицинского университета, который в прошлом году ушёл из жизни, но который был центром притяжения всей работы по оказанию психолого-психиатрической помощи, проведения исследований, поиска новых методик.

– То, что случилось в нашем городе 15 лет назад, не смоделируешь в лаборатории, не проверишь опытным путём на собаках и мышках, – говорит Константин Галкин. – Жестокий эксперимент устроила волгодонцам сама жизнь. Все, кто находился в центре событий, а также их родные и близкие, коллеги, не просто ощутили тревогу или страх – люди испытали ужас!

Одно из медицинских исследований врач-психиатр Галкин провёл в 2009 году. В нём согласились участвовать 60 пострадавших от теракта из числа тех, кто в течение 10 лет не обращался за психолого-психиатрической помощью.

Но сначала о тех, кто отказался. Их достаточно много – 29. Почему они отказались? Люди потеряли всякую веру, что какие-то разговоры об их проблемах могут хоть что-то изменить, качество их жизни снизилось, они отгородились от действительности. Для таких характерно отчуждение, неверие в себя, отсутствие планов на будущее, замкнутость, крушение идеалов.

Результаты иследований волгодонских психотерапевтов используются и в других клиниках. Фото: Из личного архива

В международной классификации болезней есть такая – F62.0, класс V. Это состояние «стойкого изменения личности» после пережитой катастрофы. Даже отказ от исследования говорит о том, что пострадавшие «подпадают под эту классификацию», им нужна помощь. У части пострадавших – посттравматические стрессовые расстройства (ПТСР) – болезнь F43.1.

Возраст тех, чьё состояние исследовали – 49 лет плюс-минус 4,5 года. Из них мужчин – 22, женщин – 38. В результате установлено, что и через 10 лет после теракта для пострадавших характерны тревога (субклинические, т. е предболезненные, проявления – у 31,7%, клинические – у 57,6%) и депрессия (субклинические проявления – у 23,3% испытуемых, и клинические – у 48,4%). У женщин депрессия случается чаще, чем у мужчин – примерно на 13%.

Многие пострадавшие говорили о чувстве горечи, обделённости, безнадёжности, безразличия, злопамятности. Этим чувствам соответствуют мысли о самоубийстве, попытки забыть произошедшее. Практически все исследуемые на тот момент лечились у терапевтов. В 2008 году, по сравнению с 1999-м, у них отмечался рост: болезней эндокринной системы – 76 (было 35), болезней желудочно-кишечного тракта – 132 (68), дерматитов – 24 (8), ревматоидных артропатий 6 (0), расстройств менструаций – 38 (0), болезней нервной системы 186 (98), новообразований – 19 (10).

Такие исследования нужны для того, чтобы более эффективно помогать новым пострадавшим. К сожалению, после Волгодонска были ещё Норд-Ост и Беслан, Назрань, совсем недавно – Волгоград, взрывы в метро, на рынках и стадионах. Многое из того, что по крупинкам собиралось и применялось волгодонскими психотерапевтами, используется сегодня и другими клиниками.

15 лет спустя

Сегодня в психоневрологическом диспансере Волгодонска на учёте нет ни одного пострадавшего от теракта 16 сентября. Все лечившиеся ранее постепенно ушли с учёта, и за последние два года никто из пострадавших не обращался даже за консультацией. Значит ли это, что все выздоровели, и всем стало хорошо? По мнению Константина Галкина, одни смогли компенсироваться и нашли силы жить дальше и жить полноценно, у другой части произошли стойкие изменения личности, сформировалось мнение, что за помощью идти не нужно, бесполезно. Таких примерно 1-2% из числа всех перенесших теракт, но они есть, живут в своём мире отчуждённости, с мыслями, что всё плохо, создали свою – болезненную – конструкцию реальности, их «душа» будет болеть до конца дней, и обычным людям трудно их понять.

– Такой человек выпадает из социума. Рану телесную можно вылечить, и мы знаем множество примеров, когда, даже потеряв руку или ногу, человек остаётся социально активным, – говорит Константин Юрьевич. – А вот нормальное состояние личности после пережитой катастрофы, с диагнозом F62.0 – не вернуть. Страдают и дети такого человека, и те, кто был в утробе матери в момент взрыва, кто родился после теракта и кто был рядом. Жители Беслана, Чечни, которые «больны» депрессией и тревогой, жертвы других терактов – тоже и постоянно нуждаются в помощи. Всем пострадавшим от терактов, особенно тем, кто замкнулся в себе, психиатр Галкин даёт один совет: помнить, что жизнь прекрасна. Человек должен любить и работать, а главное – хотеть жить!

Жертвы теракта. Как живут волгодонцы, пострадавшие от взрыва в 1999 году

Пострадавшие от теракта волгодонцы – на одном из мероприятий в Москве. © / Фото из личного архива
«АиФ-Ростов» рассказывает о том, как пострадавшие 16 сентября 1999 года волгодонцы смогли не сломаться, не опустить руки, преодолеть себя и бездушие родного государства.

«Взорвали всё-таки, сволочи!»

– Взрыва не слышала, – вспоминает Ирина Халай, одна из пострадавших жительниц Волгодонска. – Только шум птиц (или не птиц?). И чей-то крик: «Взорвали всё-таки, сволочи!». Игорь (сын, которому тогда было 11 лет) проснулся, но не успел подняться с постели – и поэтому остался жив…

Continue reading “Жертвы теракта. Как живут волгодонцы, пострадавшие от взрыва в 1999 году”

Легко обижать тех, кто не может ответить тем же

15 лет назад, когда все мы, кто в чем, бежали из разрушенных терактом домов, вся страна объединилась, как нам тогда казалось, потому, что нас с детства учили, что надо помогать тем, кто попал в беду.

Мы, те, кто был октябрятами, затем пионерами выросли на примере Тимура и его команды, которые помогали всем кому нужна была помощь, причем делали ребята это тайно, чтобы не узнали, кто помогает и не требовали ничего взамен.

Но прошло некоторое время, еще не сняли у многих повязки с ран, мы, как нас потом назвал следователь, пострадавшие от теракта, столкнулись с нашими российскими «начальниками», которые может быть и занимали маленькие должности, но после вели себя как хозяева жизни.

Одно то, как описывали наше уничтоженное имущество, когда нам говорили, что в семье из четырех человек должно быть четыре пары тапочек и один телевизор, а все остальное это роскошь.

Как чиновники кидали нам, что мы должны вернуться в те дома, откуда мы 16 сентября 1999г. убегали, боясь, что они рухнут

Да каменные дома отремонтировали, стянули их стяжками, но души то человеческие никто не «ремонтировал». Continue reading “Легко обижать тех, кто не может ответить тем же”